– Имеет. Это восстановление справедливости, – обернувшись через плечо, сказал Габриель.

– В свое время мы говорили о том, что милосердие стоит выше справедливости. Еще мы говорили о покаянии и прощении.

– Саймон и Натали – совсем другая история.

– Нет. По сути – та же. Я могла бы потребовать справедливости, но не стану. Как написано в одном из наших любимых романов, «я почтительно возвращаю Богу билет». [33]

Габриель недовольно хмыкнул:

– Искажаешь слова Достоевского ради своих францисканских целей.

Джулия лишь улыбнулась:

– Ты сердишься на меня за мое нежелание их наказать. Но это ударило бы не только по ним. Подумай о матери Саймона. Она всегда по-доброму ко мне относилась. Ее бы это просто убило.

Габриель продолжал рассматривать деревья.

– Помнится, ты сама угрожала обратиться в газету.

– Но я бы лишь рассказала правду. Никаких снимков. И обращение к газетчикам я оставляла на крайний случай, если Натали не прекратит своих нападок.

Габриель сжал руку в кулак и приложил к стеклу. Ему отчаянно хотелось со всей силы ударить по окну.

Он задыхался от чудовищной несправедливости.

Мало того что такой светлый и чистый человек, как Джулианна, оказалась не нужна ни матери, ни отцу, так судьба еще столкнула ее с редкостным и жестоким подонком, который помыкал ею. Где тут справедливость?

А разве справедливо, что Сюзанна Эмерсон довольствовалась крохами внимания, перепадавшими ей от любовника, тогда как весь поток его заботы и любви был направлен на семью?

Или, может быть, справедливо, что Майя не родилась на свет, а Грейс умерла значительно раньше своего времени? Зато такие, как Саймон и Натали, живут.

Наконец, чем провинился ребенок Тома и Дайаны, который родится с поврежденным сердцем?

Нет справедливости во Вселенной. Но что еще горше: когда подворачивается возможность наказать хоть нескольких негодяев, францисканцы вроде Джулии подставляют другую щеку и говорят о милосердии.

Черт, черт, черт!!!

Габриель закрыл глаза.

Она бы подставила ему другую щеку.

И Грейс тоже.

И Майя.

Глубоко вдохнув, Габриель вспомнил свою прошлогоднюю поездку в Ассизи и то, что происходило с ним у гробницы святого Франциска. Там его встретил Бог, но не ради восстановления справедливости, а чтобы даровать ему милосердие.

– Позвони своему дяде.

– Габриель, я…

Габриель открыл глаза, разжал пальцы, но не повернулся к ней.

– Я всего лишь прошу тебя позвонить ему. Скажи все, что считаешь нужным.

Джулианна завернулась в простыню, подошла к мужу и уткнулась ему в спину:

– Ты хочешь защитить меня. Ты хочешь справедливости. За это я и люблю тебя.

– Я и сейчас жалею, что не убил Саймона.

– Убил, – сказала она, прижимаясь к его лопатке.

– А кто тогда собирается жениться? – раздраженно спросил Габриель.

– Ты меня любишь. Ты добр и относишься ко мне с уважением. Чем дольше я с тобой живу, тем сильнее прошлое кажется мне дурным сном. Чтобы убить человека, не обязательно лишать его жизни. Ты убил его память. И за это, Габриель, я говорю тебе спасибо.

Габриель закрыл глаза, захлестнутый мощной волной любви и еще какого-то чувства, которому он не находил названия.

Джулия поцеловала его плечи и отправилась звонить своему дяде.

Глава шестьдесят вторая

Вечером того же дня Джулия и Габриель отправились в гости к Келли, где познакомились с ее мужем Джонатаном и дочерьми Андреа и Мередит. Ехать было не слишком далеко, поскольку Келли тоже жила на Манхэттене.

Семья сестры Габриеля очень тепло приняла Джулию, и под конец визита все общались как старые друзья.

Келли вручила Габриелю отцовские запонки, бейсболку с эмблемой «Бруклин доджерс» (тоже наследие отца) и несколько книг, написанных дедом.

Габриель рассказал ей, что игрушечный паровоз ему действительно принес отец. Это доказывали буквы, нацарапанные детской рукой на днище: «О. Ш.». Они соответствовали тогдашнему имени отца – Отниель Шпигель.

Эмерсоны пригласила семью Келли приехать к ним в Кембридж или в Селинсгроув. Потом заговорили о будущем лете и возможном совместном отдыхе в Хэмптонс. Келли заручилась обещанием Габриеля посетить ближайшее заседание Фонда рабби Бенджамина Шпигеля. Ей очень хотелось познакомить его с другими родственниками по отцовской линии.

В отель они вернулись довольно поздно. Джулия включила ноутбук и уселась проверять электронную почту. На голове у нее красовалась старая шапочка с эмблемой «Доджерс», оказавшаяся слишком маленькой для головы Габриеля, и Джулия не преминула выразить свое изумление на сей счет.

Некоторое время она сосредоточенно смотрела на экран ноутбука, щуря глаза за стеклами очков, потом изрекла:

– Scheisse!

– Чувствую острую необходимость научить тебя ругательствам на других языках, – усмехнулся Габриель, подходя к ней. Он успел снять костюм и надеть гостиничный халат. – Я где-то слышал, что язык фарси обладает богатым набором колоритных ругательств.

– Сомневаюсь, что мне их хватило бы. Ты только полюбуйся!

Габриель тоже надел очки. На черно-белом фото, запечатлевшем церемонию помолвки, он мгновенно узнал Саймона Тэлбота.

– А эта девушка кто? – спросил он, едва сдерживаясь, чтобы не выругаться.

– Слышал про сенатора Хадсона из Северной Каролины? Это его дочь. Старшекурсница в Университете Дюка.

Габриель и Джулия переглянулись.

– Насколько мне известно, семейство Хадсон очень консервативно. Как она… спуталась с Саймоном?

Габриель не скрывал своего презрения.

– Этого я не знаю. Зато могу представить, каково сейчас Натали. Саймон бросил ее ради невесты уровня Жаклин Бувье. [34] Посмотри на лицо этой девушки.

– Кто прислал тебе снимок?

– Рейчел. Увидела в «Филадельфия инквайрер». – Джулия с грустью смотрела на фотографию улыбающейся пары. – Я сочувствую невесте Саймона. Она даже не представляет, во что вляпалась.

– Может, и представляет, но пока не придает этому значения. – Габриель поправил на голове жены бейсболку. – А тебе идет. Вот уж не думал, что ты болельщица «Доджерс».

– Осваиваюсь с твоим бруклинским наследием, – улыбнулась она.

На следующий день Джулия вплотную засела за семинарское задание. Габриель отправился в архив Колумбийского университета, чтобы побольше узнать о своем деде. К вечеру они вместе с Келли и Джонатаном поехали в Квинс, где в доме престарелых жила тетя Сара.

Визит был достаточно кратким. У Джулии и Габриеля хватило времени, чтобы пройтись по городу и магазинам. Они пообедали в «Русской чайной» и вернулись в отель.

Номер был залит мягким светом свечей. Джулия восседала на Габриеле. Ее руки гладили ему грудь.

– Произнеси мое имя, – прошептал он.

Джулия едва не вскрикнула от его сильного толчка и прошептала:

– Габриель.

– Ничто меня так не воспламеняет, как мое имя в твоих устах.

– Габриель, – повторила она. – Как это прекрасно.

Он притянул ее ближе к себе и принялся целовать ее груди.

– Ты меня вдохновляешь, – прошептал Габриель.

– И ты становишься неистовым.

– Конечно становлюсь. Я же занимаюсь фантастическим сексом со своей прекрасной женой.

– У меня такое ощущение, что мы одни во всем мире.

– Пусть будет так, – согласился Габриель, следя за ее движениями вверх-вниз.

– Это благодаря тебе я чувствую себя красавицей.

В ответ он стал облизывать ее соски, пока она не застонала.

– Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя. Пожалуйста, двигайся еще быстрее.

– Я буду счастлива зачать с тобой ребенка, – успела сказать Джулия.

Она вскинула голову, закрыла глаза и через мгновение вздрогнула от мощной волны оргазма. Габриель продолжал толчки, угадывая ее состояние. Потом он стал толкать быстрее, еще быстрее и после последнего, самого мощного толчка кончил сам.