– Грейс оставила данные о моем отце. Она и ему звонила?

Ричард подался вперед:

– Помню, мы говорили с тобой об этом, поскольку дело касалось твоего свидетельства о рождении. Отец убедил твою мать не упоминать его имени. Поэтому там стояло только ее имя.

– Тогда как Грейс сумела найти моего биологического отца?

– Через твою бабушку. Помогать внуку она не спешила, зато очень охотно поделилась адресом и телефоном твоего отца. Наверное, они и записаны на втором листке, – сказал Ричард, косясь на дневник. – Грейс проявила благоразумие и не стала звонить ему домой. Она позвонила твоему отцу на работу. Он вообще отказался с ней говорить.

– Это я помню. Грейс говорила, что мой отец знает, где я нахожусь, но за мной не приедет.

– Она надеялась, что твои родственники согласятся тебя взять, потому и решила связаться с ними.

– Грейс о любом человеке думала в превосходной степени.

– Да. Но Грейс обладала очень трезвым умом. После бесплодного разговора с твоей бабушкой и практически несостоявшегося разговора с твоим отцом она больше их не беспокоила. И ты остался у нас. – Ричард печально посмотрел на него. – Грейс надеялась, что сама поговорит с тобой о твоей родне. Ей очень хотелось поговорить с тобой о них, когда ты будешь совсем взрослым.

– Ну почему я раньше не заглянул в материнский дневник?

Габриелю вдруг вспомнилось видение, в котором ему явилась Грейс, и ее слова о прощении. Он до сих пор очень тосковал по своей приемной матери.

– Джулианна в тебе души не чает, – сказал он Ричарду, заслоняясь словами от тяжелых мыслей.

– А я в ней. Я очень благодарен вам обоим за позволение жить в этом доме.

– Этот дом был и всегда будет твоим. Джулия тут поделилась своими мыслями. Если Бога уподоблять отцу, то такой отец должен быть похож на тебя.

– Я очень польщен, – усмехнулся Ричард. – Но вряд ли я дотягиваю до столь высокой оценки. Как и любой человек, я несовершенен.

– Мне бы хоть четверть твоего несовершенства, – пробормотал Габриель, опуская голову.

– Я знаю: ты благодарен нам с Грейс за твое усыновление. Получается, будто мы оказали тебе услугу. Но у тебя до сих пор сохраняется искаженное понимание этого шага.

Габриель вскинул голову. Их глаза встретились.

– Бог послал нам тебя, зная, что ты нам нужен.

Они долго смотрели друг на друга, затем перевели взгляд на двор и деревья. Оба молчали. Если бы кто-то сказал, что в тот момент у Габриеля были влажные глаза, профессор Эмерсон не преминул бы объяснить это аллергией.

Глава сорок четвертая

9 сентября 2011 года. Дарем, штат Северная Каролина

Эйприл Хадсон вышла из многоквартирного дома, где жила. Она собиралась ехать в университетский кампус, но неожиданно на ее пути вырос молодой человек с букетом роз.

– Привет! – улыбнулся он, протянув ей букет.

– Саймон! – Эйприл бросилась к нему и обняла за шею, повизгивая от радости. – Что ты тут делаешь?

– Приехал тебя повидать. И вручить тебе вот это, – сказал он, протягивая дюжину красных роз на длинных стеблях.

– Какая красота! Спасибо. – Эйприл подпрыгивала от счастья.

Саймон засмеялся, видя ее искренний восторг, обнял и зарылся лицом в ее длинные светлые волосы.

– А я уже волновалась, что мы больше не увидимся. Хочешь зайти ко мне?

Он кивнул. Забыв о кампусе, Эйприл повела гостя к лифту.

– Какая красота, – продолжала восхищаться она, нюхая розы. – В этот раз ты выбрал красные. А когда мы впервые встретились, ты подарил мне белые.

– Белые символизируют девственность. – Саймон потянулся к длинным прямым волосам Эйприл. – Тот символ утратил свой смысл.

Эйприл сжалась, словно ее ударили, и быстро вернула ему букет. Саймон хотел спросить, чем вызвана такая резкая перемена в ее настроении, но в это время лифт остановился. Двери открылись. Эйприл обошла Саймона и быстрым шагом направилась к двери своей квартиры. Ее босоножки гулко стучали по полу.

– Эйприл! Постой!

Саймон побежал за ней, не выпуская из рук букета.

Эйприл торопливо вынула из рюкзака ключи, открыла квартиру и вошла внутрь с явным намерением захлопнуть дверь перед носом Саймона.

– Подожди немного. – Он взялся за торец двери.

– Не стоило лететь сюда и тратиться на розы, чтобы поглумиться надо мной. Я и так знаю, что лишилась девственности.

– О чем ты говоришь? У меня и в мыслях не было глумиться.

– Ты, наверное, уже и друзьям своим рассказал. Представляю, как вы весело гоготали надо мной. Это ведь так просто. Кто я такая? Наивная девчонка, которую воспитывали в строгих христианских правилах. Достаточно пару раз сводить ее куда-нибудь, вскружить ей голову, и она забудет про все правила и отдастся тебе, как старшеклассница на школьном балу.

– Все было совсем не так, – сердито возразил Саймон.

– После нашего уик-энда ты просто исчез. Ни одного звонка. Даже короткой эсэмэски не прислал. Наступает новый уик-энд, и ты вдруг появляешься. Неужели так сильно между ног зачесалось, что ты полетел сюда?

– Разумеется, нет! Позволь мне хоть слово сказать, и я все объясню.

– Нечего объяснять, Саймон. Я не девка-давалка. Забирай свои красные розы и возвращайся в Вашингтон. Хвастайся одержанной победой. Этого я запретить тебе не могу. Но будет лучше, если ты попридержишь язык, пока я не расскажу о случившемся своим родителям. Не хочу, чтобы отец узнал из газет, как я напилась и после второго свидания улеглась с тобой. – Эйприл снова попыталась закрыть дверь, однако Саймон не позволил:

– Давай поговорим. Можно мне войти?

– Нет.

Саймон прильнул к двери и почти шепотом продолжал:

– Я приехал, потому что захотел тебя увидеть. А красные розы выбрал… Мне показалось, что они тебе понравятся.

Эйприл все так же сжимала ручку двери и молчала.

– Давай куда-нибудь сходим пообедать и заодно поговорим. Если тебе не понравится то, о чем я собирался тебе сказать, я сяду на ближайший самолет и ты больше меня не увидишь.

Ее зеленые глаза подозрительно сощурились.

– И что же такого ты собирался мне сказать?

– Ты мне нравишься.

– И только?

– Да. Ты считаешь это недостаточным основанием?

– А как же твой отец и его избирательная кампания? Он же у тебя мечтает стать президентом.

У Саймона округлились глаза, но через несколько секунд он справился с замешательством:

– Отец просил показать тебе достопримечательности Вашингтона. Я выполнил его просьбу. На этом политика закончилась.

– Я тебе не верю. – Голос Эйприл звучал тихо. Казалось, она вот-вот расплачется.

– Если не веришь мне, то повысь градус доверия к себе. Эйприл, ты умная, привлекательная девушка. Я бы не стал приглашать тебя в Хэмптонс и угощать «Мохито», если бы дело касалось одной лишь политики.

Судя по выражению ее лица, Эйприл по-прежнему ему не верила.

– Я не привык разбрасываться такими словами. Так что поставь розы в воду и давай сходим куда-нибудь пообедать.

Саймон протянул ей розы, добавив к ним застенчивую улыбку.

Эйприл смотрела на цветы и размышляла, как ей поступить.

– Ладно, – наконец сказала она, впуская Саймона в квартиру. – Но больше никаких «Мохито».

– Честное скаутское, – отсалютовал Саймон и закрыл дверь.

Глава сорок пятая

Длинный уик-энд на День труда закончился. Джулия и Габриель вернулись в Кембридж, чтобы начать учебный год. Габриель – в Бостонском университете, где он вел семинар у аспирантов и читал лекции дипломникам. Джулия – в Гарварде.

Во вторую неделю сентября Габриель отправился на прием к опытному и весьма уважаемому урологу. Джулия порывалась пойти с ним, но назначенное время совпадало с ее семинарскими занятиями, пропускать которые было очень нежелательно. Поэтому Габриель пошел туда один.

Домой он вернулся к обеду.

– Ну как? – сразу же спросила Джулия.